«Врачи? Или "убийцы"? В этом должны разобраться следствие и суд. А мы поможем» – Мухамеджанов

Мы все болеем, посещаем поликлиники и больницы. Болеют и наши близкие люди: родители, дети, супруги. Но посещение медучреждений не всегда завершается выздоровлением. Иногда лечение завершается резким ухудшением состояния здоровья, иногда пациенты умирают.

И бывает так, что родственники умершего пациента уверены, что смерть их близкого человека произошла по вине врачей или медицинского учреждения.

Родственники, если они юридически подкованы или имеют возможность нанять адвокатов, начинают жаловаться в прокуратуру, Следственный комитет, обращаться в органы власти, судиться.

А если нет, то… продолжают жить с болью в душе и подозрениями в том, что врачебная система убила близкого им человека.

Булат Мухамеджанов, интервью с которым мы предлагаем вам ниже, занимается вопросами защиты прав человека последние 17 лет.

В настоящий момент он является руководителем юридического проекта «Юраптека», который охватывает всю страну – от Дагестана и Северной Осетии до Амурской области.

Этот проект помогает людям, у которых есть вопросы к качеству медицинского обслуживания, есть подозрения, что врачи причастны к смерти их близкого человека, разобраться с этой проблемой: проконсультироваться с юристами, понять обоснованность своих подозрений, правильно обратиться в надзорные и иные органы власти.

Люди стали лучше знать свои права 

– Насколько население сегодня готово защищать свои права? Оно понимает, что уже есть какие-то эффективные механизмы, позволяющие защищать их?

– Я начал работать в сфере защиты прав человека в 2007 году, когда не было гаджетов, не было стабильного интернета.

В те времена люди приходили за юридической защитой, не понимая, что такое Следственный комитет России, который тогда только-только отделился от прокуратуры. Пострадавшие по привычке все жалобы адресовали в прокуратуру, которая уже не имело полномочий возбуждать уголовные дела.

И потребовалось несколько лет, чтобы граждане поняли, куда с какими заявлениями, не только медицинского характера, необходимо обращаться.

Что касается медицины, то люди, как правило, не знали, кому адресовать свои претензии, у них не было юриста/адвоката. Порой не понимали, нужен ли он им вообще.

С тех пор был сделан, выражаясь официальным языком, качественный скачок в области правовой грамотности населения. Благодаря, в том числе, интернет-технологиям люди стали более подкованными: они могут погуглить те или иные вопросы, задать их в комментариях в соцсетях и т.п.

Теперь всем ясно, что с заявлениями о возбуждении уголовного дела нужно обращаться в СКР, а если пациенты хотят проверить качество оказанной медпомощи (речь не о смерти пациента либо тяжелых случаях), то стоит написать заявление в территориальное управление Росздравнадзора либо в свою страховую медицинскую компанию.

Сейчас на начальном этапе пострадавшие зачастую имеют адвоката или намерены обратиться к юристам. Они понимают, что сфера, с которой они столкнулись – специфическая, надо иметь специалиста, который разбирается в терминах, процессуальных хитросплетениях... Раньше такого не было.

Медицинские дела выделяются из общей когорты дел, потому что здесь, по большому счёту, всё сводится к изучению документов.

Мой любимый пример: произошло преступление – кого-то ограбили на улице. Что делает дознаватель? Отправляет оперативников по соседям, кто что слышал, кто что видел, кто что знает… Изымаются записи с камер видеонаблюдения, ищут свидетелей и так далее. Проводят весь спектр следственных мероприятий.

По врачебным (медицинским) делам следователь также должен опросить (допросить) медицинский персонал, родственников потерпевшего, самого потерпевшего. Но, в первую очередь, собирается документация: медкарта пациента, последние анализы, предыдущие результаты обследования в других больницах.

Булат Мухамеджанов, руководитель проекта

Представим ситуацию: мужчина привёз отца в больницу, того поместили в реанимацию, сына туда не пустили… Вот, собственно и все, что он может рассказать об этом. Ну, может дать какие-то косвенные показания о действиях врачей, максимум.

Краеугольный камень любого медицинского дела о гибели пациента или причинении вреда его здоровью – это экспертиза. И, извините за простоту, как эксперт скажет, так и будет.

Я, конечно, немного утрирую, но для следователя показания 10 свидетелей могут ничего не стоить по сравнению с результатами судебно-медицинской экспертизы, которая не выявила причинно-следственную связь между действиями медиков и наступлением определённых последствий.

В чём же может выражаться наша помощь: у нас есть юристы, которые уже давно, более 10-15 лет, работают в медицинской сфере.

Они, что называется, собаку съели на таких делах и если не с первого, то со второго взгляда способны понять, какие нарушения могли иметь место и поставить правильные, грамотные вопросы для экспертизы.

Поэтому мы и говорим нашим заявителям, что со своей стороны сделаем всё возможное, и следователь, кстати, со своей стороны тоже сделает всё возможное. Потому что его задача – раз он проводит проверку или возбудил уголовное дело – сделать всё, чтобы к нему не имел претензий ни потерпевший, ни руководство.

Центральный аппарат Следственного комитета России очень внимательно и оперативно реагирует на жалобы потерпевших по медицинским делам.

Почему? Потому что, в целом, СКР в лице Александра Бастрыкина очень внимательно относятся к этой тематике. Оно проявилось ещё в 2016 году, когда с его подачи были созданы первые спецотделы по расследованию ятрогенных преступлений.

Регулярно, если вы зайдёте в телеграм-канал СКР, Бастрыкин даёт поручения и требует доклады от руководителей региональных управлений.

Следующая стадия была, когда СКР инициировал проведение экспертиз в подведомственных экспертных учреждениях, что было тогда в диковинку, потому что экспертизы подобного рода, в основном, проводились в учреждениях Минздрава России.

И это была попытка сломать связку между практикующими врачами и судмедэкспертами, тоже медиками…

Понятно, что не все жалобы и заявления на медработников являются обоснованными, не все они потом обернутся уголовными делами и наказанными.

Но по каждому такому заявлению СКР проводит проверку. И если есть достаточные основания для возбуждения дела, то следователи возбуждают уголовное дело. В этом плане мы работу СКР по медицинскому направлению считаем вполне удовлетворительной.

Иногда лучше суд, чем дело 

– Складывается ощущение, что механизм работы с нарушившими закон врачами вертится, в основном, вокруг уголовного законодательства и процесса. Так ли это? Ведь есть и гражданское судопроизводство.

– Скажу больше: мы в некоторых случаях советуем потерпевшим не обращаться с заявлением в следственные органы.

Почему? По самой «ходовой» статье, связанной с гибелью пациента – ч. 2 ст. 109 УК РФ – срок давности составляет всего два года.

За это время практически нереально провести весь объём следственных действий, порой даже назначить и провести одну экспертизу бывает невозможно! Ведь для закрепления результатов первой экспертизы необходима повторная процедура.

Теряется время… И два года – это еще при самом хорошем варианте. Некоторые уголовные дела у нас растягиваются и на 4, и на 5 лет.

Что касается гражданского судопроизводства, то тут немного попроще. Если на руках есть хорошее заключение от Росздравнадзора, от страховой компании либо заключение специалиста, который имеет соответствующие регалии и выявил причинно-следственную связь между действиями врачей и гибелью пациента, то смело можно идти в суд с иском о компенсации морального вреда.

У нас имеется наработанная практика. Более того, были дела, где сначала было решение по иску, которое вступило в законную силу, а потом СКР на основании вот этого постановления суда возбуждал уголовное дело и предъявлял обвинение медику.

Александр Бастрыкин, председатель СКР, держит на контроле медицинскую тематику

Отметим, что иногда в рамках гражданского процесса судья назначает еще одну экспертизу, в том числе за счет средств истца. Она может стоить от 100 000 рублей и выше, так что следует заранее оценивать свои финансовое положение. Мы, команда «Юраптеки», никогда сходу, огульно, не обвиняем врачей в недобросовестных действиях. В большинстве случаев они исправно выполняют свою работу. Но у пострадавшей стороны могут возникнуть обоснованные подозрения, которые нужно проверять. В этом мы готовы помочь пациентам.

– Как я понимаю, у следственных/силовых органов ваша деятельность, в принципе, находит одобрение. А находит ли подобное одобрение ваша деятельность у региональных властей? В системе регионального Минздрава, например, страховщиков, Росздравнадзора и так далее…

– В принципе, отношение к нашей деятельности со стороны правоохранительных органов — положительное. Мы защищаем интересы «маленького человека», который хочет просто добиться ясности.

И наш главный союзник – это, конечно, Следственный комитет. Мы с ним больше всего контактируем, потому что ведомство расследует уголовные дела. В ряде регионов сложились рабочие отношения между нашими адвокатами и следователями.

А региональные власти… они стараются налаживать коммуникацию напрямую с заявителями. Это не плохо и не хорошо, это данность.

Например, если больница готова выходить на досудебное урегулирование вопроса, то, естественно, мы этот вопрос с заявителем обсуждаем. Потому что могут быть разные ситуации. Бывает, что заявитель говорит: «Мне не нужна денежная компенсация, я хочу добиться наказания конкретного врача».

– Не знаю, как в других регионах, а в Дагестане есть ощущение, что привлечь врача именно к уголовной ответственности – это крайне затруднительная процедура. Тут мы видим и взаимопомощь коллег, и какое-то необъяснимое снисхождение к врачам-нарушителям со стороны силового блока. Есть ли у вас какая-то практика, которая позволяет обходить такого рода препятствия?

– К сожалению, в открытом доступе данных по ятрогенным преступлениям в Дагестане нет.

Что касается федеральной статистики, то за первое полугодие 2023 года (пока в наличии только данные за первую половину года) в Следственный комитет поступило 2 439 сообщений о преступлениях, совершёнными медработниками.

Уголовные дела возбуждаются, в среднем, только в 30-35% случаев. Поэтому утверждать, что СКР ведёт охоту на врачей, будет не правильно.

Мы знаем, что и из этих возбуждённых уголовных дел в суд уходит 6-12%. Всего!

В остальных случаях уголовное дело прекращается за отсутствием состава преступления в действиях медработников. Либо по нереабилитирующим основаниям, например, по истечению срока давности.

Что интересно – об этом ещё заявлял бывший руководитель отдела по расследованию ятрогенных преступлений ГСУ СКР – количество оправдательных приговоров по врачебным делам за последние семь лет увеличивается, а число обвиняемых сокращается.

– По вашей оценке, если смотреть на приведенную вами статистику, из множества обращений расследуется примерно 35%, и из этого массива только в 6 %  дело направляется в суд. То есть еще не решено, виновно ли лицо или нет. Возникает вопрос: нет ли здесь влияния медицинского или силового лобби? Мы же понимаем, если сроки давности небольшие, это дело может искусственно растягиваться, и в процессе, возможен подлог документов.

– Правда, как это обычно бывает, посередине. Не зря следственная практика такова, что проведение экспертизы назначается преимущественно за пределами региона. Дабы избежать необъективности эксперта или экспертов.

Ведь и эксперт, и врач учились в одних и тех же вузах и могут поддерживать дружеские отношения.

При этом не всегда экспертиза способна дать четкую оценку действиям медиков, в том числе из-за индивидуальных особенностей организма пациента.

Вспомним ковидные времена, когда поначалу не было утвержденных протоколов проведения экспертиз по этой категории больных.

В свое время СК предлагал выделить ятрогенные преступления в отдельную статью УК и увеличить сроки давности привлечения к ответственности. Тогда, на мой взгляд, медицинское лобби искусно свело эту инициативу на «нет».

Вообще, за 17 лет моей работы по пальцам могу вспомнить случаи реальных приговоров, вынесенных врачам. Не все они потом устояли в апелляции.

Как правило, дают условный срок либо ограничение свободы. Но врачей больше беспокоит наличие дополнительного наказания, связанного с запретом на медицинскую деятельность на определенный срок. Как и выплата денежной компенсации пострадавшим.

Нужно сформировать практику

– В этой связи вы можете вспомнить иск на крупную сумму, в вашей практике или у ваших коллег, который удалось отсудить у медиков?

– По искам достаточно интересная ситуация: было два решения на 50 млн в судах первой инстанции в Москве и на Камчатке.

Так, в Москве суд в декабре 2022 года удовлетворил иск вдовы известного режиссера Владимира Арцибашева к частной клинике. Что интересно, апелляция затем «зарубила» это решение и уменьшила сумму до 6 миллионов рублей.

Что касается наших решений, то недавно в Забайкалье супруги отсудили у больницы 8 млн. рублей за рождение сына инвалидом.

В сентябре 2021 года в читинском роддоме на свет появился мальчик. Врачи отказались делать кесарево сечение, и ребенок чуть не задохнулся.

Что интересно, сами родители – медработники. 3 млн. присудили мальчику, столько же маме и 2 млн. рублей – папе.

– А какая сумма была заявлена в иске?

– Мы запросили 21 млн рублей. Но считаем присужденную сумму неплохой. Сейчас наши адвокаты занимаются формированием практики в региональных судах, когда за смерть или причинение тяжкого вреда здоровью пациента с больниц должна взыскиваться сумма, равная 2 миллионам рублей или выше (на пострадавшего).

Уполномоченный по правам человека в Республике Северная Осетия-Алания Тамерлан Цгоев и руководитель «Юраптеки» Булат Мухамеджанов

В России нет прецедентного права. Казалось бы, Татарстан – регион-донор и Забайкальский край – не самый богатый субъект РФ.

Однако ж в Чите нашему юристу регулярно удается выигрывать иски на 4-6 миллионов рублей. В Татарстане же по нашим делам до недавнего времени максимальная планка была 1 миллион рублей. Сейчас — 2 миллиона.

– Как вы считаете, с чем связано то, что суды значительно сокращают суммы компенсаций? – Допускаю, что это может быть связано как раз с имеющейся судебной практикой в конкретном регионе. То есть, давали 500 000 рублей компенсации десять лет назад, дают и сейчас. Хотя всем очевидно, что «ценники» необходимо поднимать в разы.

В прошлом году в Тульской области умер ребенок по вине анестезиолога. Мы взыскали в пользу родителей 5,5 млн рублей, то есть по 2,5 млн каждому и в пользу брата и сестры девочки по 250 тысяч рублей.

Мы считаем эти суммы более адекватными/справедливыми с учетом социально-экономической ситуации в стране. Хотя понятно, что жизнь человека бесценна.

Вообще, больницы могли бы активнее урегулировать споры с пациентами в досудебном порядке. Тем более если вина врача подтверждена в уголовном процессе, то в случае удовлетворения иска пациента к больнице, медучреждение вправе взыскать ущерб с виновного в регрессном порядке.

Подобная практика отработана в МВД и ФСИН, а вот с регрессными исками к медработникам сталкиваться не приходилось.

– Что вы посоветуете сделать человеку, если он столкнется с нарушением его прав или прав близких со стороны медиков?

– Если пациент считает, что ему некачественно оказали услугу, то, в первую очередь, ему необходимо обратиться в свою страховую медицинскую компанию или в территориальное управление Росздравнадзора с заявлением о проверке качества медпомощи.

Если установлены существенные нарушения, можно переходить к следующей стадии – направлять заявление о преступлении в СКР.

В случае смерти пациента или причинении тяжкого вреда здоровью лучше сразу обращаться в СК и просить назначить судебно-медицинскую экспертизу.

Советую пострадавшим сразу найти компетентного юриста.

В Дагестане успешно работает проект «Монитор пациента». Если же вам нужна квалифицированная правовая поддержка в различных регионах страны, можете написать нам в Телеграм или на электронную почту. ]§[

Мы в телеграм - @chernovik