[ Мировая революция ]

На рубеже 2010 – 2011 годов в Тунисе и Египте случились революции. По принципу домино революционные настроения охватили ещё 19 стран: начались волнения и массовые беспорядки. В некоторых странах они не прекращаются, а приобретают всё больший масштаб.

Интересна и карта событий, которые охватили Северную Африку и Ближний Восток, а также неарабские Албанию и Иран. Некоторые эксперты пророчат преодоление границ и постсоветского пространства, обострение отношений между Арменией и Азербайджаном на почве Нагорно-­Карабахского конфликта. Безусловно, катализаторами этих событий стали мировой финансовый и продовольственный кризисы в ряде стран. Но главные причины, как и причины любой революции, классические: это коррупция и социальное неравенство, безработица и бедность населения, а также авторитаризм. Добавьте сюда прогнозируемую в ближайшие годы агфляцию – и коктейль Молотова готов.

Если же волнения вновь коснутся России, то вероятно ли ждать их в самом нестабильном и бедном регионе – Северо­-Кавказском федеральном округе? Если да, то, с учётом моноэтничных Чечни и Ингушетии, такая вероятность выше в Карачаево­-Черкесии и Дагестане.

О ситуации на Ближнем Востоке и в арабском мире президент РФ Дмитрий Медведев заявил 22 февраля во Владикавказе: «Такой сценарий они и раньше готовили для нас, а тем более они сейчас будут пытаться его осуществлять. В любом случае, этот сценарий не пройдёт». Он также подчеркнул, что последние события будут оказывать «прямое воздействие» на обстановку в России. «Причём речь идёт о достаточно длительной перспективе,– отмечает президент. – Речь идёт о перспективе десятилетий». Можно ли из этих слов Дмитрия Медведева сделать вывод, что ситуация в СКФО продолжит накаляться и останется такой ещё не один год? «Давайте будем честными перед самими собой, не надо самообманываться и вводить граждан в заблуждение – это большая, сложная проблема, по которой нам придётся предпринимать очень серьёзные усилия на протяжении очень длительного времени», – сказал президент.

К тому времени действия внезапно перекинулись в США: в ряде штатов начались народные волнения, которые даже получили название Медисонский протест. Начавшись 17 февраля в столице штата Висконсин – Медисоне, они перекинулись на соседнюю Индиану, и, по некоторым данным, конфликт разгорается уже в Нью-Джерси, Огайо, Айове... Параллельно в Китае прозвучали призывы к «жасминовой революции». Столкновения намечались в 13 городах. В Северной Корее произошли столкновения между населением и армией. Кроме того в интернет-­сообществах уже предрекают новые инциденты в других государствах.

Когда на улицу выходят массы нежелающих жить по-старому, им наплевать на то, в соответствии с каким сценарием они идут, но они знают одно – что не хотят жить по прежнему сценарию.

 

Война и бедность

В статье «Война и бедность» от 4 февраля 2011 года мы обнаружили, что, по сравнению с соседними регионами и Москвой, честным путём накопить деньги на жильё труднее всего в Дагестане. В Москве – зарплаты выше, а в Чечне и Ингушетии цены на недвижимость значительно ниже, чем в нашей республике.

Мы взяли жильё как глобальный и неотъемлемый маркер благополучия в обществе. Если проследить это соотношение – зарплаты/цены, – то мы увидим, что дисбаланс в республике крайне высок: в среднем на покупку 18 мжилплощади уйдёт 13 лет, и эта аномальная разорванность так или иначе проявляется во всех сферах рынка и, следовательно, влияет на большинство общественных институтов. В первую очередь – на институты семьи, образования, здравоохранения, государственной власти, религии и так далее.

 

Эффект Уразы

Самый простой пример аномальной инфляции – резкий рост цен на продукты питания в канун праздника Ураза-­байрам. Местные СМИ получают шквал недовольных отзывов от наших сограждан: «Почему во всём мире цены падают, а у нас перед праздником они вырастают в два раза?!» Но это только частный пример. То же самое можно наблюдать во всех проявлениях сферы услуг, будь то торговля, жилищно­коммунальные услуги и электроснабжение, банковские услуги и арендодательство. Надо отметить, что сама по себе сфера услуг, как один из экономических укладов, не развита в нашем «постиндустриальном» Дагестане, что тесно связано с дисфункцией социальных институтов. Мы нарочно берём постиндустриальный уклад в кавычки, потому что два первых – сельскохозяйственный и промышленный – действительно когда-­то здесь развивались. И в этом когда­-тозаключается основная проблема дагестанской экономики.

 

Прогноз Financial Times

По данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (FAO), в 2011 году ожидается повышение индекса цен на продовольствие, который побил двадцатилетний рекорд в феврале­-июле 2008 года (составил 213,5 пункта). Тогда же аналитики Goldman Sachs предложили назвать это «агфляция» (аграрная инфляция – опережающий рост цен в с/х сфере по сравнению с общим ростом цен и ростом цен на несельскохозяйственную продукцию). Экономист FAO Абдолрез Аббассиан в декабре 2010 года в Financial Times высказывал опасение, что цены вновь приближаются к уровню 2008 года. а в 2011-­м ожидается агрессивный скачок цен на сахар (засуха) и мясо, ввиду снижения его производства мелкими фермерами. Это бы отлично сказалось для Дагестана, будь у нас развитые производство и переработка. В противном случае, на общественно-­политической жизни республики агфляция скажется резко отрицательно.

 

В чём подвох?

Как известно, цены на товары и услуги регулируются законами рыночной экономики. Самая простая и ответственная работа ложится на два архаичных показателя – спрос и предложение. Так как в Дагестане не развито сельскохозяйственное и промышленное производство, продукты питания, одежда, бытовая и специальная техника и многое другое импортируется в нашу республику из других субъектов РФ, стран (с юга, морем, или из Москвы и северных портов, например Санкт­Петербурга) – это предложение. При этом нельзя сказать, что оптовые поставки заметно сказываются на росте прибавочной стоимости товара, услуги или арендной ставки. Но что тогда вызывает рост? Скажем, в Дагестане живёт 2,7 млн человек, все они способны потребить ограниченное количество мяса, муки, фруктов и овощей – это спрос. От него зависит предложение, разнообразие товаров и услуг на рынке. Но если в республике ничего не производится, всё везут из той же Москвы, то откуда берутся деньги у населения? Ещё точнее: откуда поступают деньги в республиканский бюджет? Ответ вы уже знаете: из той же Москвы. Деньги текут в республику просто так, мы не производим, не экспортируем, просто получаем дотации. И тут надо отметить коррупцию – жадность до лёгких денег. Она, как говорил один известный политик, конечно, начинается в Москве. В тех «слоях» Кремля, которые, распределяя деньги в регионы, получают свой откат. Уже на этом уровне заинтересованным лицам выгодно увеличивать суммы денег, отправлять много и не за просто так. Что потом происходит с дотированными миллионами в республике, мы все знаем. Они растекаются, как растаявший снег с верхушки горы, по вполне естественным рыночным законам: кто­-то строит дом, покупает землю, стройматериалы – часть денег платит рабочим, часть отдаёт кормящимся инстанциям, покупает технику, мебель (заметьте, не у завода­-производителя, а у фирмы­-поставщика, перевозчика, перегонщика, у той же Москвы, Беларуси, Италии и т. д.). Привезённые деньги встречаются с привезёнными товарами. Они разбиваются на отдельные ручейки, которые, по сути, и есть сферы затхлого дагестанского рынка.
 

 

Плацдарм для экстремизма

Если сравнивать дотированные бюджетные деньги с горной рекой, то коррупция и прочие институциональные барьеры выполняют роль каменных глыб, разбивающих реку на отдельные потоки и ручейки.

В итоге, затерявшись в извилистой местности, деньги уходят в землю, движимое и недвижимое имущество высшего и среднего классов. А самый низ этой дагестанской экономической горы – те самые малоимущие – чует лишь запах этих огромных денежных потоков через неизбежный, озверевший рост цен. Но не могут позволить себе все «блага цивилизации». Этот рост регулируется не совестью продавцов, спекулянтов, арендодателей, мздоимцев, а суммами дотаций – с одной стороны – и количеством людей, которые находятся за чертой бедности, – с другой.

Таким образом, в нашем обществе возникает социальный слой, являющийся базовым материалом для экстремизма.

 

Экзистенциальная бедность

Состояние, в котором пребывают такие люди, принято называть экзистенциальной, или относительной, бедностью. Она уже поглотила критическую массу дагестанцев. Её главной особенностью является стремление людей приобрести дорогие, брендовые товары по завышенным ценам, которые, однако, являются маркерами благосостояния. Например, дорогой мобильный телефон у безработного студента, большой и самый крутой ж/к телевизор для небольшой комнаты в «хрущёвке» или неоправданно дорогой автомобиль с высоким потреблением топлива.

Относительная концепция бедности основана на понятии многомерной депривации – наборе испытываемых лишений, где, помимо материальной депривации (питание, одежда, жилищные условия, характер труда и др.), учитываются показатели социальной (особенности проведения досуга, образование и др.). То есть доступ к определённому набору благ и услуг.

Кстати, по теории элит, в частности Макиавелли, именно этот слой (не имеющий доступа к качественному учебному образованию, не получивший «доступа к кабинетам», не имеющий вообще никаких прав и возможностей для перехода к качественно лучшему уровню жизни), именно он в действительности представляет угрозу для официальной власти в той или иной социальной системе. Наличие таких граждан в социальной системе угрожает, в первую очередь, легитимности этой официальной власти. От подрыва легитимности начинались все известные мировой истории революции.

Итак, из трёх глобальных экономических укладов: сельскохозяйственного, промышленного и постиндустриального – в Дагестане функционирует только последний, где центральное место занимает сфера услуг, основные виды деятельности которой, призванные изменять качество имеющегося продукта, не развиты.

 

Асоциальные институты

Главной (но не первой) причиной бед любого общества (например, революционной ситуации) является угнетение и дисфункция социальных институтов. Под этим учёные подразумевают множество факторов.

 Каждый конкретный общественный институт формируется и функционирует с целью удовлетворения той или иной социальной потребности. Например, семья выполняет функцию воспроизведения и воспитания; религия (например, ДУМД) усваивает, регулирует и передаёт индивидам установленные в данном обществе образцы поведения, а банки восполняют финансовые потребности – например, выдают нуждающимся кредиты.

Когда изменившиеся общественные потребности не находят адекватного отражения в структуре и функциях соответствующих социальных институтов, возникает дисфункция, которая выражается в неясности целей их деятельности, неопределённости функций. Начинают распадаться семьи, появляется большое число холостых мужчин и незамужних женщин и рост внебрачных связей; религиозные институты, вместо того чтобы консолидировать население и прививать жизненные ценности, вносят раскол в обществе. То же самое происходит с банковским сектором, чья деятельность направлена не на рост финансовых возможностей населения, его экономической грамотности и благополучии, а строится на аферах и осуществлении незаконных схем отмывания и отжима денег у населения. Таким образом, происходит падение социального престижа и авторитета, вырождаются отдельные функции того или иного общественного института в «символическую», ритуальную деятельность, то есть деятельность, не направленную на достижение рациональной цели.

При этом неудовлетворённая общественная потребность сохраняется и растёт, что провоцирует стихийное появление «асоциальных институтов» – нормативно неурегулированных видов деятельности, стремящихся восполнить дисфункцию института, но уже за счёт нарушения существующих норм и правил.

То есть на место бывшего института семьи приходит проституция – бордели и сауны. Возникает потребность в содержании этих новообразований, легитимации и интеграции их в обществе, что приводит к теневой экономике, коррупции, взяточничеству и т. п.

И так по кругу повязываются все прочие сферы социального устройства.

Всё бы это прекрасно работало, если бы не одно но – тот самый экзистенциально бедный слой населения, те депривированные островки, к которым не доходят дотационные реки Российской Федерации.

 

Одной ногой

Среди факторов риска возникновения революционной ситуации выделяются: 1) общественно-политическое устройство общества, опирающееся исключительно на бюрократическую централизацию; 2) феодальная эксплуатация, которая всё больше вооружает против себя народные массы, чьи законные интересы совершенно игнорируются государством; 3) полная потеря кредита доверия правящей верхушки. Под феодальной эксплуатацией в современной ситуации следует понимать несоблюдение права на частную собственность и недоступность земельной собственности и инфраструктуры для буржуазии (читай: предпринимателей).

Так случалось всегда, со времён Великой французской буржуазной революции. Так прошла Исламская революция 1979 года в Иране, так случилось в Киргизии, было в Тунисе с Египтом, так произошли все буржуазно-­демократические, социалистические, национально­-освободительные, «бархатные» и «цветные» революции во всём мире...


 

«Не было особенно заметно капиталистических предпринимателей, купцов или банкиров среди лидеров пуритан, командиров «железнобоких», в Якобинском клубе или, скажем, во главе толп, штурмовавших Бастилию или врывавшихся в Тюильри. Ни в Англии, ни во Франции они не брали в руки бразды правления ни во время революции, ни длительное время после неё. Основную массу восставших составляли представители низшего среднего класса, городская беднота, плебеи и санкюлоты. Во главе же их стояли «фермеры­джентльмены» в Англии и адвокаты, врачи, журналисты и другие интеллектуалы во Франции. И в той, и в другой стране революции завершились установлением военных диктатур. И тем не менее буржуазный характер этих революций вовсе не представляется мифическим, если мы подойдём к ним с более широкой оценкой и мерой их общего воздействия на общество. Наиболее важным и устойчивым достижением этих революций было уничтожение общественных и политических институтов, которые препятствовали росту буржуазной собственности и развитию соответствующих общественных отношений (...) Буржуазная революция создаёт условия, в которых процветает буржуазная собственность. Именно в этом, а не в какой­-то конкретной расстановке сил в ходе борьбы, её специфическая особенность».

Исаак Дойчер, «От Февраля к Октябрю»

 

 

 

Номер газеты